…Эскадрильи — уже не полка, а всей дивизии — взлетали шестерка за шестеркой, постепенно выстраиваясь необычным порядком, похожим на растянутую этажерку. На сей раз было задумано применить все лучшее, что накопил опыт воздушных атак в море, — применить в комплексе, чтобы враг испробовал «трехслойный пирог», который с успехом использовался, хотя и не в таких масштабах, когда разгорелось сражение за Крым.
Челноков повел этот свой воздушный строй, минуя Нарвский залив, дальше на запад. Потом, развернувшись на 180 градусов и рассредоточив «этажерку» веером, вышел на цель с моря, держа в хвосте солнце — дело было к вечеру, когда в его косых лучах не сразу заметишь самолеты. Хитрость удалась, позволила обрушиться на корабли неожиданно. Первыми, атаковали их штурмовики, которые с большой скоростью, едва не касаясь волн, выходили на топмачтовое бомбометание. Следом пикировали группы, бомбившие с малых высот. И довершал дело наш эшелон, который бил по ордеру с обычных четырехсот метров.
Все было разыграно, как по нотам, запомнилась навсегда эта боевая симфония: подсвеченное солнцем море и над ним — неохватные с одного взгляда, вверху и внизу, самолетные ярусы. В небе, гудящем моторами, замелькали разрывы зенитных снарядов, но «трехслойная» атака полностью расстроила оборону врага, позволила ворваться между кораблями и нанести по ним каскад точных ударов. Большинство боевых единиц ордера были потоплены или серьезно повреждены. Один из них пустила ко дну наша шестерка; бомбы пришлись в середину палубы крупного сторожевика, и взрывы, точно скорлупку, разломили его пополам.
Пополнить отряд было уже невозможно — гитлеровцы отвели ночью оставшиеся на плаву корабли западнее. А штурмовые полки дивизии потеряли лишь два экипажа — благодаря массированной атаке, построенной на сложном тактическом маневре, победа была одержана сравнительно малой кровью.
Взорванный сторожевик и еще один корабль из состава Нарвского ордера, потопленный другой шестеркой, мы записали на боевой счет комсомольцев — такой счет, по примеру Севастопольского, завели и здесь, па Балтике, только теперь уже не всего полка, а именно комсомольцев.
— Будет отдельный счет,— доказывал я, отстаивая интересы своего «ведомства»,— молодежь почувствует больше веры в себя, и комсомольская работа пойдет веселее. А еще для истории это важно…
Последнее утверждение было почерпнуто в газете Военно-Воздушных Сил флота «Летчик Балтики», которая 12 июля 1944 года писала: «Когда в будущем историки станут изучать эпоху Великой Отечественной войны, они как самую драгоценную реликвию бережно возьмут документы наших дней и сквозь пожелтевшие от времени листы увидят лица тех, кто жил и боролся в годы Великой Отечественной войны».
— Все так, но дело это тонкое,— предупреждал Иван Васильевич Лапкин.— К ратной славе каждый тянется, и хорошо, что тянется. Однако по ступенькам почета война сама всех честно расставит.
— Какие тут могут быть «ступеньки»?
— А такие. Припишите себе, раз уж отдельный счет заводите, а другие, глядишь, справедливо скажут: топили- то корабль вместе. И не только комсомолия. Показуху, словом, можно раздуть…
Мне показались тогда эти поучения книжными, пустыми, хотя потом — об этом еще рассказ впереди — довелось убедиться, что опасения парторга были не совсем лишены основания. Но как бы то ни стало, взяли за правило: записывать данные в наш боевой счет лишь после подтверждения штаба и только в том случае, если в составе группы, наносившей удар по цели, действительно летало большинство комсомольцев.
Альбом с фотографиями-подтверждениями и краткими результатами удачных боев составлял, конечно, хотя и
заметную, даже в чем-то парадную, но малую частицу работы с летной молодежью. Просматривая сейчас беглые записи той поры, вижу за ними дорогие лица товарищей, многих из которых унесли последние месяцы войны,— отзывчивых на помощь, стремившихся всегда поделиться тем, что выстрадали, чему научились под огнем врага.
«Штурман комсомолец Клименко познакомил новичков с особенностями нашего района боевых действий»… «Флагманскому воздушному стрелку Бабину поручил разобрать ошибки двух стрелков в последнем вылете»… «Комсомолец-летчик Беляков рассказал пополнению, как добиться точности бомбометания с малых высот»… «В эскадрилье капитана Георгия Попова разбили в лесу за самолетными капонирами большую палатку под маскировочной сетью — получилось нечто вроде своего красного уголка. И назвали «Зеленый шум» — перед вылетом всегда тянет к земному. Сегодня проводим там комсомольское собрание»…
Одним из тех, кто безотказно брался за поручения, был -комсомолец Борис Филиппов. Он, помнится, приехал в полк из училища в черный день: накануне сгорел в бою командир звена, общий любимец Михаил Филиппов. Бывает, занимал человек в нашей жизни вроде бы большое место, но вот его нет, и вокруг не очень-то задумываются, какой след в нас он оставил. С Михаилом было и не могло не быть иначе: дерзостно смелый и жесткий в боевых вылетах, он отличался в обиходе такой общительностью и готовностью помочь, что для многих стал близким человеком, настоящим побратимом. И острую душевную боль испытывали все.
Потери, потери… Вечный огонь войны изрежал летный состав, в нем постоянно ощущался в полку дефицит. Пополнения всегда ждали, встречали новичков приветливо. Но в тот день, когда приехал Борис, было не до него: вчерашняя утрата заполнила чувства, притупив интерес к новому товарищу. Однако, когда он представился летчикам, стену молчаливого отчуждения сразу прорвало градом вопросов:
— Как-как?.. Филиппов?.. Правда?..
— Да ты знаешь, какая это для нас фамилия?
— Может, сродственник нашему Михаилу?
Волей случая один Филиппов становился на место другого, и это сразу выплеснуло наружу переживания, которые каждый носил в себе. Окружив новичка, мы наперебой рассказывали о погибшем однофамильце, его отваге и летном мастерстве, победах и последнем бое. И все почувствовали к Борису особое расположение. А он, было видно, растерялся от этого внимания — понимал, что от него многого ждут с самого начала фронтовой жизни. Смущаясь и, как мне показалось, даже покраснев, он только робко говорил:
— Я буду стремиться… Постараюсь, чтобы стать достойным вашего друга…
К зениту Нарвского сражения Борис Филиппов был уже испытанным воздушным бойцом, участвовал в штурмовках кораблей и опорных пунктов врага па передовой, в комсомольском счету за ним значились две взорванные БДБ, поврежденный транспорт, три разбитых гитлеровских батареи, подавленный дот. И когда лейтенанту поручили беседу с молодыми летчиками, прибывшими в полк прямо из училища, как еще недавно он сам, Борис начал с рассказа о Михаиле Филиппове — человеке, которого никогда не видел, но которого считал старшим фронтовым братом.
— Разве в фамилии дело? — наивно спросил один из новичков. — Просто совпадение, слепая игра случая.
— Верно, совпадение случайное. Но не случайно кровное родство, рожденное войной. Заняв в строю эскадрильи место Михаила, должен, считаю, воевать за двоих. За него, пожалуй, даже лучше, чем за себя… Вот и вы подумайте, чем обязаны поколению летчиков, заплативших кровью, самой жизнью ради освобождения Новороссийска и Севастополя, очищения Балтики…
Такие встречи возникали по разным поводам.
Сообщение появились сначала на .
Комментарии (0)