Нашему командованию стало известно, что противник ведет перегруппировку сил. С какой целью? Непременно нужен «язык».
В разведку отправились, как чаще всего бывало, перед рассветом. День обещал быть пасмурным, хмурым. Путь лежал к деревне Лопухинке. Миновали ничейную полосу, прошли еще пять-шесть километров. Сделали привал. Я забрался на стоявшую на пригорке высокую ель,, стал наблюдать. Вижу, гитлеровские солдаты везут из леса бревна. Командир взвода Броваренко, оцепив обстановку, приказал двигаться к деревне. Прошли оврагом незамеченные. Дальше группой идти было опасно. Пошел я один вперед, подавая время от времени знак остальным, что опасности нег.
И тут на дороге неожиданно появилась телега, запряженная парой серых коней. На ней — солдат. Спрятался я за большую кучу хвороста. Когда телега поравнялась со мной, выскочил на дорогу и крикнул: — Хальт! Хэндэ хох!
Перепугал фашиста насмерть и посчитал, что дело сделано. Показал ему, чтобы шел в сторону наших, и тут совершил ошибку — неосторожно приблизился к нему. Он вдруг бросился на меня и схватил двумя руками за горло. При опасности, говорят, сил прибавляется. Присел я, потом резко отскочил в сторону и сильно ударил немца прикладом по голове, сбил его с ног. Здесь подоспел на помощь Володя Плынский. Подняли мы «языка» и увели к оврагу.
Пленный ефрейтор, как я потом слышал, дал в штабе цепные показания. За «языка» мы с Плынским получили благодарность командования и двухдневный отпуск.
В конце 1941 года гитлеровские разведчики повадились ходить за продуктами в деревню Вяреполь, находившуюся на «ничейной» земле. Решили отбить у врага охоту к мародерским походам. Перед рассветом устроили в деревне засаду.
Около девяти утра пожаловали гитлеровцы. Подпустили их поближе и открыли огонь. Фашисты побежали через речушку на свою сторону, а мы быстро отошли, не понеся потерь.
Главным в ту тяжелую зиму 1941/42 года было не давать фашистам покоя. В меру своих сил, а может, и выше их, вместе с другими подразделениями выполняли эту задачу и разведчики. Особенно трудно приходилось нашим бойцам на горе Колокольня. Эту важную высоту удерживал 3-й полк морской пехоты, а потом 50-я бригада. Гитлеровцы хотели завладеть высотой, но все их атаки заканчивались поражением. От непрерывного огня некогда густо покрытая лесом гора стала голой.
С наблюдательных пунктов на Колокольне и высотке Березка доложили командованию, что разведка врага численностью до взвода продвигается в нашу сторону по нейтральной полосе. Тотчас поступил приказ организовать засаду, встретить фашистских разведчиков огнем и при возможности захватить пленных. Полковой разведкой в то время командовал лейтенант Павел Бурмашез. Взвод разделили на две группы. Одну возглавил Бурмашев, другую — Журавлев. План выработали такой: первая группа пропускает разведчиков врага, вторая, подпустив поближе, в упор уничтожает их огнем.
Как спланировали, так и получилось. Гитлеровцы не обнаружили наших разведчиков, подошли совсем близко к засаде Журавлева. Раздалась команда: «Огонь!» Фашисты, кто уцелел, бросились назад. И нарвались на засаду Бурмашева, которая завершила разгром. Взяли мы тогда три «языка». Сами потерь не понесли.
Родом я из города Лаева, что па Гомельщине, в Белоруссии. Под фашистской пятой остались мать и сестренка. Конечно, знал, какую участь готовят оккупанты советскому народу. Душа горела от ненависти к фашистским извергам. В июне 1942 года я написал письмо члену Военного совета Ленинградского фронта товарищу А. А. Жданову с просьбой направить меня в тыл врага. Не надеялся на скорый ответ, но долго ждать не пришлось — просьбу удовлетворили. Правда, хотели меня наказать за то, что обратился не по уставу, но обошлось. Вскоре я уже проходил специальную подготовку. Нас, группу из четырех человек, готовили к заброске в фашистский тыл, откуда мы должны были передавать по радио сведения о дислокации вражеских войск, их передвижениях, расположении аэродромов, складов боеприпасов. Вместе со мной в группе были Владимир Захаров из нашего полка и два Василия — Монахов и Жуков.
Подготовили нас быстро и уже в середине июля на самолетах отправили в тыл врага. Выбросить предполагалось на стыке границ трех республик —РСФСР, Латвии и Эстонии. Жуков и я летели на первом самолете, Захаров к Монахов — на втором. Дело происходило ночью. В назначенном месте по команде летчика прыгнули в темноту. Приземлились в густом, болотистом лесу. Я быстро нашел Васю Жукова, и мы принялись искать грузовой парашют. Обнаружили только утром. Оказалось, что он совсем рядом — висел на макушке высокой ольхи. Сняли, разобрали груз.
Теперь у нас были и боеприпасы, и питание для рации, и продовольствие. Наполнили вещевые мешки, спрятали парашюты и двинулись к месту сбора. Два дня ждали Захарова и Монахова, но они так и не пришли. Связались с Ленинградом и запросили: как быть? В ответ дали «добро» на выполнение задания вдвоем. Володя Захаров и Вася Монахов, видимо, погибли. Больше месяца находились мы в глубоком тылу противника. Не один раз уходили от облав, устраиваемых гитлеровцами. Нелегко приходилось нам. Самым трудным, пожалуй, было переправляться через реки, идти болотами. За все время, что были в тылу врага, ни разу не спали одновременно, только по очереди. Все задания выполняли в срок. Сведения в Ленинград передавали регулярно.
Вряд ли все шло бы у нас так успешно, если бы не помощь местных жителей. Многие ценные сведения добывали при их содействии. Они сообщали о приближении врага, предупреждали об опасности. Мы, как могли, рассказывали им о положении на фронтах, старались передать нашу твердую уверенность в победе над захватчиками. С великой радостью люди впервые узнали от нас о разгроме немцев под Москвой, о том, что Ленинград держится, что Родина набирает силы и недалек день ее полного освобождения.
Уже на обратном пути задержались неподалеку от станции Волосово, — имели задание установить численность местного гарнизона. Было около одиннадцати вечера, когда подошли к небольшой деревушке. В крайнем доме светилось окошко. Еда у нас кончилась, мы порядком изголодались, потому решили зайти. Вася прошел в избу, а я остался снаружи, взял под наблюдение окна и дверь. Вдруг окно распахнулось, оттуда выскочил парень и побежал по деревне. Понял я: что-то тут не так. Стукнул в раму. Вася вышел, и мы через огороды ушли в лес. Только притаились в кустах, слышим, по дороге идут гитлеровские солдаты. Подойдя ближе, они стали стрелять из автоматов и кричать, но мы отползли в глубь леса. На следующий день жители ближайшей деревни рассказали, что в этой избе жили отец и сын полицаи.
По тылам врага прошли более двухсот километров. Подходило к концу питание для рации. Доложили об
этом, в Ленинград и получили разрешение возвратиться к своим. Действовать в тылу врага опасно, но мы уже хорошо знали: перейти линию фронта будет еще труднее. За время, проведенное в разведке, мы сдружились с Жуковым верили друг в друга, а потому надеялись на успех.
Случилось так, что переходить линию фронта пришлось днем. Незаметно подобрались почти вплотную к переднему краю гитлеровцев. Идем по тропинке. И вдруг вышли прямо к их кухне. Заглянул в окно: спиной ко мне у плиты стоит повар. Осторожно двинулись дальше. И снова неожиданность — навстречу 12 солдат. Как уж успел, но посчитал. Видимо, шли обедать. Куда деваться? На паше счастье, у тропинки лежала поваленная снарядом ель. Под ее раскидистые лапы мы и спрятались.
Солдаты проследовали совсем рядом, но нас не заметил!! Как только они зашли на кухню, мы вылезли из укрытия и поползли к переднему краю. Стали перелезать через завал из сухих веток — хворост затрещал. Теперь уж нельзя было терять ни минуты. Выскочили на «ничейную» землю, а там лес вырублен, оказались на открытом месте. Не успели пробежать полсотни метров, как фашисты открыли сильный огонь. Меня ранило сразу четырьмя пулями: в обе ноги и шею. В горячке сначала ничего не почувствовал, а когда проползли через минное поле и поднялись, чтобы снова бежать, — упал.
Как нам удалось минное поле преодолеть — до сих пор не пойму. Просто повезло. Отползли мы от линии обороны с полкилометра — стрельба поутихла. Надо бы спешить, а я ослаб, ползти почти не мог. Вася Жуков хотел тащить меня на себе. Но оба мы хорошо понимали, что фашисты не успокоятся, обязательно пойдут нас искать, уверенные, что мы либо убиты, либо лежим, раненные, где-то близко. Далеко ли уползет Жуков со мной на спине? А несли мы ценные разведданные.
Жуков никак не хотел оставить меня, однако все же подчинился приказу, — в группе старшим был я. Забрав добытые нами сведения, Василий ушел один. Только Жуков скрылся за ельником, невдалеке появились гитлеровцы. Сполз я в яму, притаился. Солдаты прошли совсем близко, не заметив меня. Опять повезло. Однако опасность не миновала: возвращаясь, они могли меня увидеть. Как ни мучительна боль, решил отползти в сторону. К вечеру добрался до места, где раньше стоял дом.
От него уцелел только обвалившийся, заросший бурьяном погреб. Туда я и скатился и вскоре, до невозможности уставший, уснул.
Очнулся — ночь, лес шумит, постреливают пулеметы, озаряют местность вражеские осветительные ракеты. Решил ползти дальше, к своим. А проползти надо было более пяти километров по «ничейной» земле. К счастью, места эти хорошо знал, не раз ходил здесь в .
Когда до нашего расположения оставалось с километр, совсем ослаб. Кроме ран тело покрылось ссадинами, царапинами, ведь полз на боку, отталкиваясь локтями, да тащил за собой сверток, где были уложены гранаты-лимонки. Выбился из сил, не могу двигаться. Последние дни во рту, кроме голубики, ничего не было. Дополз до большого пня, обхватил его, чувствую, что теряю сознание. Вынул наган, выстрелил. Потом бросил в кювет «лимонку». В боевом охранении, моей родной 50-й бригады услышали взрыв, подняли тревогу, пошли искать. Первым ко мне подбежал командир охранения матрос Владимир Гуглин. Подхватил на руки, понес. Доставил в блиндаж. Сам промыл раны, забинтовал, дал немного жидких щей. Рассказал, что поднятые но тревоге Жуковым разведчики искали меня четверо суток— не нашли и решили, что немцы схватили. Оказывается, полз я более пяти суток…
Вскоре пришла санитарная машина и повезла меня в госпиталь. Когда проезжали мимо деревин Горки, все наши разведчики высыпали встречать, пожимали руки, желали скорого выздоровления.
Три с лишним месяца лечился я в госпитале, в Лебяжьем, а потом две недели находился в доме отдыха в Малой Ижоре. Приходил туда ко мне не раз в гости Василий Жуков, вспоминали поход по тылам врага. Вскоре Василию дали новую группу п забросили в тыл. С этого задания ни он, ни его товарищи не вернулись. А я в январе 1943 года возвратился в свой разведвзвод. Немного погодя мне вручили награду — к ордену Красного Знамени, которым я был отмечен ранее, прибавился орден Красной Звезды.
Сообщение появились сначала на .
Комментарии (0)