Мы шагали рядом к «Илу», и я краем глаза смотрел на Виталия Остапенко, которого хорошо знал по эскадрилье. Не так уж давно мы с ним вместе ходили под Анапой в политотдел, и полгода еще с той поры не прошло. Но сегодня черты знакомого облика — широкое лицо, чуть приплюснутое шлемофоном, белесые, как будто выцветшие брови, светлые глаза — воспринимались по-новому, вызывая особую приязнь, которую испытываешь обычно к близкому человеку.
Вылетая в бой на одном самолете, даже вот так, как мы — в чем-то случайно и не исключено, что единственный раз,— люди всегда ощущают свою близость. Их судьба соединяется в тесных кабинах, расположенных одна за другой — спиной через броневую защиту опираешься на спину товарища, соединяется и в жизни, и в смерти. Порой же бывает, что смерть одного спасает жизнь другого…
Взлетев, наша девятка почти сразу оставила позади береговую черту — ровную и гладкую здесь, на евпаторийской стороне Крыма. Солнце уже поднялось и ярко било в левый борт — значит, развернулись строго на юг. Набрали высоту, и тени самолетов, вначале скользившие по воде, потерялись, размылись. Подходило расчетное время встречи с целью, но где же эти корабли? Море все так же пустынно, сколько ни всматриваешься в зеленоватую водную гладь, чуть подернутую солнечной рябью бликов.
Вслед за командиром описали широкую петлю и повернули к западу — теперь мы скорее всего на встречных курсах с вражескими кораблями.
Снова поворачиваем, перестраиваясь для подготовки к атаке. Через несколько минут, перегнувшись через борт кабины, мне тоже удается разглядеть справа вдали, у горизонта, черные точки. Но мы быстро сближаемся… С высоты корабли выглядят словно макеты, расставленные на этом просторе; невольно думаешь: как на ладони. Их два — впереди сторожевик, за ним транспорт. Где же еще один?
Ведь разведка, говорили, обнаружила три? Размышлять, однако, некогда: заметив нас, сторожевик резко прибавляет ход, длинным белым усом тянется за ним бурунная полоса — бросает он транспорт, что ли? Командир разделяет группу: сам ведет пятерку на главную цель, а остальным приказывает ударить по сторожевику.
Может, название это звучит и не очень солидно, но немецкий сторожевик времен войны был маневренным кораблем с хорошим зенитно-артиллерийским вооружением. Едва мы вышли на боевой курс, он открыл сильный огонь по ведущему «Илу», который пикировал перед нами.
— Внимание! Пошли и мы,— передает Остапенко.
Теперь на корабле взяли в прицелы наш самолет, разрывы повисают сзади, вылетают из-под фюзеляжа, ложатся все ближе… Наши бомбы легли рядом с кораблем, но в него не попали. Стреляю из пулемета по палубе. Сейчас там переносят огонь на штурмовик, который пикирует за нами следом, в самый раз ударить по зенитчикам.
— Не горячись, побереги патроны,— слышу глуховатый в шлемофоне голос лейтенанта. — Второй заход будет.
— Гитлеровских истребителей нет; правда, и наших не замечаю, только редкие облачка рассыпаны по спокойной голубизне. А внизу вновь распахнулся морской простор. Сторожевой корабль, окутанный негустым дымком, продолжает идти полным ходом. Слева, примерно в мяле, горит, словно факел, брошенный в воду, транспорт — вот его, значит, точно накрыли!
Закручивая цепочку воздушной «карусели», один за другим снова пикируем на сторожевик. Хотя и не удалось никому поразить его прямым попаданием бомб, пушечный боезапас еще не израсходован. Снижаемся опять до малой высоты, навстречу огню; он уже не такой плотный — досталось все же , но и у нас появились пробоины: на плоскости, ближе к хвосту в фюзеляже… Эх, обидно, что уходит корабль из-под носа; дымит гуще, заметно сбавил скорость, а уходит. Что тут поделаешь? Наша группа подстроилась сзади, и вся девятка еще раз проштурмовала корабль «эр-эсами» и пушечно-пулеметным огнем. После этой последней атаки он медленно, будто нехотя, покатился по дуге вправо, оставляя за кормой дым и слабеющую белесую дорожку на воде, проведенную ровно, как циркулем.
— Можно считать, доклевали,— удовлетворенно сказал Остапенко. — Эх, была бы сейчас в запасе хоть одна бомба!
Когда вернулись, на разборе полета командир полка поохладил, однако, наш пыл: — Воевали хорошо. В Севастопольский счет занести только транспорт…
— Посмотрите еще раз снимки, товарищ командир,— показывая мокрые отпечатки, предложил начальник штаба.
— Он же подбит окончательно!
— Окончательно или нет — это, как говорится, еще бабушка надвое сказала. В боевом донесении можете отразить: сторожевой корабль поврежден. Но факт, что бомбы легли мимо и на плаву он остался. Подальше от хвастовства, оно, знаете ли, лучше.
Комментарии (0)